— Можно будет снять запрет на рождаемость, — заметил он.

— Это как? — удивился я.

Оказалось, что умники весьма точно, хотя и с запасом рассчитали, сколько чистого воздуха производит оранжерея, и рекомендовали совету ограничивать население.

— На ранних этапах становления общества, — говорил Черноволосый, — воздух закачивали в баллоны. Но постепенно ситуация нормализовалась. Год от года оранжерея растет.

Вероника присоединилась к нам в середине этого разговора и шла молча, с рассеянным видом. Когда, наконец, я сумел встретиться с ней взглядом, она усмехнулась, из чего я заключил, что, вопреки сомнениям, не переломил позвоночник всему тому, что как-то нас связало. Я усмехнулся в ответ — с вызовом.

— Вы тут еще сосаться начните, беспардонные распутные чудовища! — вмешался раздраженный голос Джеронимо. — В третий раз спрашиваю: пойдем оранжерею смотреть? Вероника, ты же девочка, тебе должны быть интересны всякие лютики!

Черноволосый с пониманием и одобрением отнесся к нашей затее и лично указал дорогу.

— Преподобный Августин Сантос, — объяснял он, — пришел сюда вскоре после того как исчезло солнце. Он принес многие семена. К сожалению, большинство погибло после его смерти, из съедобного остались только перцы, тмин, кориандр — остальное слопали. Таковы были плоды власти военных. Чудом умудрились сохранить популяцию грибов. Но в конце концов оранжерея спасла нам жизнь — как только стало ясно, что воздуха больше не будет.

Лицо Черноволосого сделалось мрачным, как будто он лично помнил те далекие дни.

— Тогда пришлось многих убить, — сообщил он. — Без вины, просто чтобы остальные выжили. А потом наш народ рос сообразно росту оранжереи.

— И никто не додумался довести до ума триффидов, — покачал головой Джеронимо.

— Увы, — развел руками черноволосый. — Августин все делал сам и не делился планами. Поэтому мы научились использовать триффидов как утилизатор.

Оранжерея началась постепенно. Вдоль стен коридора появились ящики с землей, из которой пробивались крошечные росточки. Потом коридор превратился в огромный зал, без конца и без края, и мы остановились у порога, потрясенные картиной, написанной всеми мыслимыми оттенками зеленого.

К сожалению, у меня, выросшего в снежной пустоши, не хватит слов, чтобы назвать хотя бы тысячную долю растений, переплетающихся здесь. Но под ногами росла трава, выложенную камнями извилистую тропинку окружали кусты, и множество цветов и растений в горшках громоздились на этажерках, увитых не то плющом, не то лианами. Для полноты картины не хватало только перелетающих с куста на куст веселых колибри, но их с успехом заменяли люди в респираторах, которые то и дело что-то осматривали, опрыскивали, смешивали в прозрачных колбах.

Вероника закашлялась, и я только тут спохватился, что воздух очень уж густой и тяжелый, от него начинала кружиться голова. Но тот приятный аромат, который поразил нас по прибытии, несомненно, начинался отсюда.

На кашель люди в респираторах обернулись, и один, отдав коллеге леечку, приблизился к нам. Смотрел он только на Джеронимо.

— Это — петрушка? — прозвучал глухой голос из респиратора. — Petroselinum crispum?

— До чего приятно иметь дело с человеком, который знает, что к чему, — отозвался Джеронимо. — Да, это именно она. Единственный экземпляр, насколько мне известно. Все, что я смог утаить от папиных терминаторов.

— Отдайте ее нам! — Человек в респираторе протянул руки. — Здесь мы сумеем размножить ее и…

— А ну, прочь! — Джеронимо отдернул шарманку, и Вероника тут же оказалась между ним и возможной опасностью. — Ты знаешь, сколько мы вместе пережили? То-то. Убери грязные лапы от моего друга!

Человек медленно опустил руки, сделал шаг назад.

— Прошу простить мою дерзость, — тихо проговорил он. — Я знаю, каково это — расставаться с другом. Но посудите: куда вы несете петрушку? Туда, где холод, где вас самих, возможно, ожидает смерть. А здесь? Разве здесь не рай для растений? — Он развел руками. — Разве найдете вы кого-то более достойного, чтобы доверить своего питомца?

Я посмотрел на Джеронимо, и мне стало не по себе, потому что я во второй раз в жизни увидел его слезы. Он смотрел и смотрел на жалкий росточек, освещенный светом энергосберегающей лампочки, и не мог отвести глаз. Но в глубине души понимал, что уже пришла пора проститься. Где-то далеко, за бетонной стеной, рвал и метал мой эмоциональный двойник. Он жаждал свободы, вожделел утолить голод этими эмоциями.

— Ты ведь для этого сюда шел, — сказал я, и Джеронимо, вздрогнув, посмотрел на меня. — Ты знал, что оставишь ее, знал, что так будет правильно. У тебя останемся мы, останется наша цель. Это ведь гораздо важнее, да?

Услышав про «мы» и «цель», Вероника открыла было рот, но я незаметно показал ей кулак. И свершилось чудо — она промолчала. Даже мой кулак остался невредимым.

Джеронимо вздохнул, отер слезы рукавом и снял горшок с подставки.

— Держи, — сказал он человеку в респираторе. — И если я когда-нибудь вернусь и не увижу тут десяти грядок с петрушкой, моя сестра научит вас удобрять землю собственной кровью. Все понятно?

Человек, приняв горшок, нагнул голову так низко, что это уже напоминало поклон, и побежал по тропинке.

— Эй, — окликнула его Вероника. — А как насчет компенсации?

Человек обернулся, в его глазах явственно светилось непонимание. Вероника развернула мысль:

— Тут же не все такое драгоценное? Сделай шаг навстречу, тебе-то ведь уступили.

Человек на секунду задумался, потом закивал и побежал дальше.

— Спасибо, — сказал Джеронимо.

— Тебе спасибо, что везде представляешь меня как машину для убийства, — отозвалась Вероника.

— Если этот мальчик тебе понравился, с легкостью перепрезентую тебя как секс-машину, которая обожает готовить грибы. — Джеронимо уже приходил в себя. — Хотя, я бы предпочел этого не делать. Мне, право же, куда интереснее смотреть, как вы с Николасом грызете друг другу глотки, чем как ты сжираешь этого бедолагу, будто самка богомола, кстати, вот он.

Человек в респираторе прибежал обратно, таща такой же горшок, но уже не с петрушкой.

— Вот, — выпалил он. — Это — кактус!

В горшке действительно рос маленький круглый аккуратный зеленый колючий шарик.

— Какой именно кактус? — уточнил Джеронимо, скептически оглядывая нового питомца.

— Вот это неизвестно. Книжки про кактусы у нас нет.

Джеронимо хмыкнул, но горшок взял. Придирчиво осмотрел со всех сторон и поставил на место прежнего. Мы, затаив дыхание, наблюдали, как он крутит горшок и хмурится. И вот лицо Джеронимо осветила улыбка.

— Я буду звать тебя — Недотрога Джим. Тебе нравится? Да конечно нравится! Добро пожаловать на борт, Джимми! Располагайся поудобнее, с нами скучать не придется.